Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга вторая - Бушков Александр

Лысый Уилл Шакспур осторожно спросил:

– Сэр, вам уже доводилось пивать виски?

– Уиски? – переспросил д’Артаньян. – Это вот называется уиски? Нет, любезный Шакспур, не буду врать, не доводилось. Но мы, гасконцы, отроду не пасовали перед вином, как у нас выражаются – нет винца сильнее беарнского молодца…

Молодой человек вежливо сказал:

– Видите ли, это покрепче вина…

– Ба! – воскликнул д’Артаньян. – Что за беда? Посмотрим…

– Гораздо крепче, сэр Дэртэньен…

– Не беспокойтесь за гасконцев!

– Весьма даже покрепче…

– Черт побери! – сказал д’Артаньян, уже поднесший было стакан ко рту. – Я слышал, моряки пьют какой-то рром… И говорят, что он гораздо крепче вина… Это что, нечто вроде?

– Вот именно, сэр. Если у вас нет навыка, умоляю вас быть осторожнее. Попробуйте сначала маленький глоточек, если вы никогда не брали прежде виски в рот, а уж потом…

«Ну уж нет! – заносчиво подумал д’Артаньян. – Чтобы англичане учили француза, мало того, гасконца, как пить вино, пусть даже оно крепче обычного? Волк меня заешь, что хорошо для англичанина, сойдет и для беарнца!»

И он решительно выплеснул в рот полный стакан – как, помнится, некий Гвардий разрубил какой-то там узел, хотя д’Артаньян решительно не помнил, зачем ему это понадобилось…

Гасконец замер с разинутым ртом. Было полное впечатление, что по глотке ему в желудок скатилась изрядная порция жидкого огня, каким потчуют грешников в аду черти. Слезы навернулись на глаза, от чего все вокруг затуманилось, раздвоилось и поплыло, – и трактирная обстановка, и собеседники. Горло жгло немилосердно, дыхание перехватило, словно веревкой палача, все тело сотрясали спазмы…

«Отрава! – пронеслось в мозгу у гасконца. – Агенты Бекингэма! Яд! Кардинал и не узнает, как я погиб, угодив в ловушку средь бела дня, в центре Лондона…»

– Быстренько закусите! – воскликнул лысый толстяк Уилл, проворно подсунув д’Артаньяну ломоть сочной ветчины. – Жуйте же, Дэртэньен!

Д’Артаньян не заставил себя долго упрашивать – схватил кусок с массивной трактирной вилки прямо рукой и запихнул целиком в рот, чтобы хоть чем-то унять жжение в глотке, то ли ставшей деревянной, то ли сожженной напрочь неизвестным ядом, столь опрометчиво употребленным внутрь.

Прожевав ветчину, он сделал длинный судорожный глоток. Соседи по столу смотрели на него сочувственно и, в общем, мало походили на коварных отравителей. Д’Артаньян посидел немного, прислушиваясь к своим ощущениям.

Постепенно на лице у него стала расплываться блаженная улыбка. На смену жжению в животе пришло приятное тепло, понемногу распространившееся по всему телу, в голове легонько зашумело, зрение вернулось, мало того – мир наполнился новыми красками и оттенками, эти двое казались близкими и даже родными, словно он знал их сто лет, и даже чуждая Англия представлялась отныне вполне уютной и привлекательной страной.

– Черт возьми, да я же пьян! – сказал д’Артаньян.

– Без сомнения, сэр, – вежливо подтвердил молодой человек. – Как всякий, кто одним духом осушит четверть бутылки джина, да еще без привычки к нему…

– За ваше здоровье! – воскликнул гасконец, браво наполняя свой стакан, но на сей раз наполовину.

И немедленно выпил.

– Многообещающий юноша, – одобрительно сказал толстяк Шакспур. – Из него выйдет толк…

– Вы не знаете гасконцев, господа мои! – сказал д’Артаньян, вновь ощутив приятное тепло во всем теле и прилив благодушия. – Нас этими самыми уисками не запугать, хоть бочку сюда катите… – Он огляделся и, не особенно заботясь о том, чтобы понизить голос, сообщил: – Вы знаете, какая мне пришла в голову идея, когда я присмотрелся к этим самым шотландцам? А неплохо было бы, господа, если бы такие юбки носили женщины? А? Вы себе только представьте стройную красоточку с великолепными ногами в такой вот юбке…

– Приятное для глаза было бы зрелище, – согласился толстяк Уилл. – Пока этой модой не завладели бы престарелые мегеры и прочие уродки.

– Ну, можно было бы все продумать, – решительно сказал д’Артаньян. – Запретить, скажем, старым и некрасивым носить такие юбки…

– Ага, и уж тогда вас непременно растерзала бы толпа разъяренных баб, – фыркнул Шакспур. – Какая женщина признает себя старой и некрасивой?

– Пожалуй, – согласился д’Артаньян. – Значит, вы – господин Шакспур, поэт, и у вас есть герб… А вы, сударь?